Сергей Нагаев - Владимир Ост. Роман
– Конечно-конечно. А вот глаза как? Там что внутри?
Алексей Алексеевич вздохнул.
– Глазные яблоки заполнены специальной пастой. Она обладает теми же сохраняющими свойствами, что и бальзам для тела.
– А голова Ленина, насколько я знаю, пустая, да?
– Да. Мозг был удален. Он находится в Институте мозга и хранится в виде срезов, которые помещены между стекол.
– То есть мозг нарезан, как… э… как колбаса, и каждый ломтик лежит между стекол? Фантастический бутерброд получается, – весело сказал Наводничий и даже хохотнул, но тут же спохватился и снова изобразил на лице серьезную задумчивость. – Вы меня извините за это сравнение. Просто хочется понять все как можно точнее.
– Вы все правильно поняли, – ответил Русанов. Он по-прежнему был невозмутим.
– А зачем решили сохранить мозг? – спросил Василий.
– В этом институте сохраняется не только мозг Ленина, но и многих выдающихся личностей. Зачем? Видимо, хотели уловить какие-то особенности строения, выяснить взаимосвязь между строением мозга и талантами человека. Насколько это реально, трудно сказать. По структуре мозга, я полагаю, вряд ли можно что-либо вычислить. Скорее, гениальность связана как-то с обменными процессами.
– Кстати, если мозг из головы Ленина вынули, то значит, ему череп пилой распиливали. Или топором разрубали. Значит, на голове должен быть довольно-таки большой шрам. А я, когда бывал в мавзолее, ничего подобного не видел.
– Вы рассуждаете здраво. Шрам действительно существует. Он тянется от уха до уха через темя. Раньше, чтобы скрыть шов, вокруг головы клали такой, знаете ли, венчик. Но теперь необходимости в венчике нет. Теперь шов замаскирован специально разработанной для этой цели пастой. Паста имеет цвет кожи и незаметна для посетителей мавзолея.
– Понятно. А какие манипуляции с телом проводятся сейчас?
– Мы периодически опускаем тело в бальзамирующий раствор. Нечасто – примерно раз в полтора года.
– И оно там отмокает, впитывает раствор, да? И как вы его кладете в ванну? Прямо в костюме?
– Зачем же? Раздеваем его и кладем. Потом опять одеваем.
– Ясно-ясно. А как вы его из саркофага вынимаете? И как переносите в ванну? Я имею в виду, при помощи специальных рычагов, или как? Тело же, наверно, непрочное.
– Ну почему же? Мы берем его, как обычного… как обычное тело. Тело сохранило эластичность. Так что, просто руками. Берем и погружаем в емкость. И там бальзамирующий состав…
– Да. Состав, значит, проникает всюду, куда нужно, да? И снаружи тела, и внутрь, и в голову, да?
– Конечно. В голову тоже. Бальзам попадает внутрь головы через горло.
– Наверно, когда вы погружаете тело Ленина в сохраняющий раствор, у него из носа пузырьки идут. Ведь из пустой головы воздух должен выходить, правильно?
Русанов кивнул.
– Вот бы фото сделать… – мечтательно сказал репортер.
– Извините, но фотографировать эту процедуру нельзя, – безразличным тоном сказал Русанов. – К сожалению.
– Эт-то да! – искренне пригорюнился Василий.
– У вас есть еще вопросы?
– Позвольте мне сфотографировать вас, – сказал Наводничий. – Вот, скажем, на фоне портрета Ленина, раз уж нельзя попасть в вашу лабораторию.
– Да, пожалуйста. Но я не говорил, что нельзя попасть в лабораторию, – сказал Русанов, и в глубине его спокойных синих глаз скользнула искра озорства. – Я говорил, что запрещено фотографировать процедуры, которые проделываются с телом Ленина.
Василий даже не пытался скрыть своего удивления и радости.
– Да? – сказал он, едва веря в удачу, но уже напряженно соображая, что ему сулит предложение Русанова. – Значит, можно будет сделать съемку в лаборатории? О! Алексей Алексеевич, спасибо! А может… там есть еще какие-то тела, которые вы сохраняете? И может, вы разрешите сфотографировать их?
– Конечно, – индифферентно ответил медик. – Мы как раз занимаемся сейчас очень интересной работой. Восстанавливаем мумию древнего скифского воина.
Василий слушал и одновременно готовил фотоаппарат к съемке. На этот раз он пристегнул не тот громадный объектив, через который разглядывал голубя на голове Маяковского и ножки девушки, а другой, гораздо меньший. Сверху аппарата Наводничий приладил фотовспышку с поворотной головной частью и деловито огляделся.
– Так, встаньте, пожалуйста, вот здесь, – сказал он. – Ага, вот так. Внимание, Алексей Алексеевич, – Василий нацелил объектив на Русанова. – Работаем.
Один за другим три ярких всполоха метнулись к потолку, раздались щелчки затвора фотоаппарата. Наводничий повернул головку фотовспышки набок и сделал еще несколько снимков. Теперь при каждом щелчке аппарата свет вспышки шарахался о ближайшую стену.
– А почему вы направляете вспышку не на меня, а в сторону? – спросил Русанов.
– Специально. Понимаете, свет отражается от поверхности потолка или стены (ну, неважно, от чего) и рассеивается равномерно. Картинка от этого получается более качественной: не бывает жирной тени за фигурой, и глаза человека не дают красного отсвета.
– Я вижу, вы – профессионал.
– Да, – сказал Василий без чванства, но твердо. – Ну, Алексей Алексеевич, здесь у нас вроде бы все. Теперь, может, пройдем в лабораторию?
– Да, пойдемте. Но имейте в виду, что много времени я вам уделить не смогу.
– Ничего, мы быстро управимся, – сказал Василий, выходя вслед за Русановым из кабинета. – Значит, говорите, скифский воин?
…До того, как Русанов с Наводничим вошли в лабораторию, в ней царила музейная тишина. Собственно, о лабораторном предназначении этой просторной светлой комнаты говорил лишь стоявший в углу стеклянный шкаф с разноцветными растворами в многочисленных банках и баночках да еще небольшой стол на колесах, на котором были разложены сверкающие хирургические инструменты – в основном зажимы и пинцеты различной конфигурации и величины. Больше здесь ничего не было. Если не считать, конечно, главного: в центре комнаты помещался второй, стационарный стол, узкий и длинный. Сверху его закрывал надстроенный защитный колпак с плоской стеклянной крышей и стеклянными опирающимися на периметр стола боками. Несмотря на то, что деревянные рейки, из которых состоял каркас этого сооружения, были тщательно ошкурены и даже полакированы, выглядел колпак таким, каким и был на самом деле, – примитивным и кустарным.
Впрочем, о неказистости этого ящика вмиг заставляло забыть его содержимое: за стеклом, на белой простыне, покоились настоящие мощи. Древний скиф лежал на спине, а голова его была повернута направо. Покрытое темно-коричневой кожей тело сильно усохло, в некоторых местах кости были оголены – особенно на лицевой части черепа, – и все же это была мумия, а не скелет. Но что сохранилось особенно хорошо, так это густые каштановые волосы, заплетенные на затылке в две толстые косы, которые аккуратно лежали на левом плече мумии. Широкий оскал и пустые глазницы скифа были обращены ко входной двери, словно он, как живой, только что оглянулся на звук отпираемого замка.
Дверь открылась, и в лабораторию вошли ученый и репортер.
– А нашли это захоронение в Горном Алтае, на плато Укок, – говорил Русанов, закрывая за собой дверь. – Этому скифскому воину больше двух тысяч лет.
– Он старше Христа, – задумчиво констатировал Наводничий, подходя к ложу под стеклянным колпаком. – Алексей Алексеевич, а как же это?.. – Василий пощелкал ногтем указательного пальца по колпаку. – Вы же сейчас говорили, что мумия может храниться при комнатной температуре. А тут тело – в саркофаге.
– Все обстоит именно так, как я сказал. В могиле тело сохранилось действительно только благодаря тому, что оно было в замороженном состоянии. Однако сейчас восстановление мумии по нашему методу практически завершено, и теперь она может храниться при комнатной температуре. Без всякого ущерба для внешнего облика. Так же, как и тело Ленина. А защитный саркофаг – он нужен только, чтобы кожа мумии не обветривалась. Вот, смотрите, – Русанов подошел к столу и распахнул окошко, которое находилось сбоку саркофага, на уровне черепа скифского воина. – Видите, я могу открыть вот здесь, например, и спокойно работать с мумией. И никакой заморозки для ее сохранения не требуется.
– А! Так тут форточки есть. А я их сначала и не заметил.
Василий просунул руку в окошко и поводил ею в воздухе над черепом мумии, как это делают народные врачеватели, когда пытаются снять головную боль у пациента.
– Да. Здесь так же тепло, как и в комнате, – подытожил свой эксперимент Наводничий. – А знаете, ха-ха, что мне напоминает этот саркофаг? Он точь-в-точь похож на парник, который у моих родителей на даче. И даже форточки такие же. Отец в этом парнике рассаду подращивает – помидоры всякие, огурцы.